Когда началась война, мне было 17 лет. В тот день мы были на танцевальной площадке в парке им. Кирова. Туда приехала машина, из которой люди в рупор кричали: «Война! Началась война!». Поначалу страшно не было, потому что мы не понимали, что такое война.

Я училась в Индустриальном техникуме, а в 1942 году перешла в пединститут. По комсомольской путевке нас отправили на курсы, где учили делать перевязки, ставить уколы и оказывать первую помощь. В 1943 году нас сразу вызвали в военкомат и сказали: «Все, девочки, на фронт».

Нам выдали документ как медсестрам, но знали мы самый минимум. Даже уколы я плохо ставила, так как потом у бойцов образовывались синяки. Но я им всегда говорила, что все пройдет.

Когда я видела, что бойцу плохо или он совсем умирает, я не выдерживала и плакала. Оплакивала каждого. Командир роты это увидел, вызвал к себе и сказал: «Крутись по стойке смирно 90 раз!». Отчитал и сказал, чтобы это он видел в первый и последний раз. После этого у меня так затвердело сердце. Даже после войны в как-то скорбные моменты у меня не выступало ни слезинки.

В военкомате, когда нас вызвали, сказали, что весь наш курс (19 девочек) отправляют на второй Украинский фронт. Сказали взять рюкзак и питание на 3 дня. Какое там питание? Никто ничего не взял, потому что нечего было брать. Добравшись до Казани, нас переодели, почистили от вшей. Потом из Казани повезли в город Балашов. Привезли, поселили в школе. Сразу сказали, что питания никакого нет. Дали на 19 человек флягу с растительным маслом, которое наполовину было разбавлено водой. Говорили, что мы должны его продавать, но я не ходила, мне было стыдно.

Когда в Балашове госпитали уже были переполнены, нас посадили в поезд с ранеными и сказали, что остановится он там, где будет возможность. Раненые были везде, на каждой полке. А таких вагонов было около 15. Все кричат: «Пить, пить!». Тут мы остановились, я схватила солдатский котелок, врачам сказала, что я за водой. Подбежала к вокзалу, набрала воды, побежала обратно и вижу, что мой состав пошел. Стою и слышу, как состав быстро набирает скорость. До сих пор этот звук слышу, я побежала. Меня увидел рулевой и закричал: «Давай руку!». Не знаю, каким чудом мы достали друг до друга, но он сумел затащить меня обратно.

После еще нескольких остановок мы поехали дальше, к фронту. Однажды кто-то громко закричал: «Стрельба, стрельба!». Состав остановился, все начали выбегать, по вагону стреляли из пулемета немецкие летчики. Мы с подругой Катей Заварзиной, которая тоже была из Ижевска, выскочили из вагона и легли. Я ей говорю: «Смотри, Катя, немец!». Хорошо запомнила его здоровенное лицо и черные очки.

Начальника поезда убили, а мы с Катей пошли дальше пешком. Шли тяжело, на ногах были валенки, они промокли. Увидели недалеко воронку, где раньше был дом. Пошли с Катей туда, вдруг там вещи остались. Я нашла тапочки моего 36 размера. Катя тоже себе нашла обувь, а свои валенки мы выбросили.

Когда мы приехали в город Бендеры (Молдавия), нам сказали, что там тиф. Дали мел, сказали обходить дома, а потом на них ставить метки, если в доме кто-то болеет. Мы ходили вместе с девушкой Машей Хоронженко, она была украинкой. Однажды я услышала звук пули. Стрелял снайпер, пуля попала только в Машу, а меня не задело. Я, конечно, запаниковала, перевязала ее, кое-как положила на шинель и вот так тащила. Позже, слава Богу, нас встретили знакомые офицеры, а в госпиталь я везла Машу сама на дрезине. Кстати, через несколько лет мы встретились с ней в санатории! Война оставила её без одной ноги.

Победу я встретила в Венгрии. Мы тогда ехали в Германию, но тоннель разбомбили, мы остановились. Пока ждали, когда тоннель сделают, узнали, что война закончилась! Это было счастье! Все кричали, радовались, пели песни и играли на гармошках!

Домой я попала не сразу. Тогда началась война с Японией, и нас отправили в Челябинск ждать приказа об отправке туда. У нас было 4 дня, и я решила попросить отпустить меня домой. Командир разрешил, но ехать мне надо было трое суток, поэтому, когда приехала в Ижевск, мне уже надо было выдвигаться обратно.